Возможно все... На невозможное просто требуется больше времени...
И снова я ненавижу осень. И снова у меня на эту ненависть есть уважительная причина. Мои родственники всегда умирают осенью.
Я понял, почему ненавижу гвоздики, дубки, хризантемы и астры – они всегда оказывались на могилах родственников. Они долго лежат и пахнут землей. Ненавижу эти цветы.
А еще я ненавижу похороны. Люблю кладбища, но ненавижу похороны. Люблю кладбищенскую тишину, но никак не истерический рев крестной, братьев и отца. Обычно равнодушно отношусь к покойникам, но, целуя лоб родного дядю, хочется орать от сковывающего сердце холода. Мне грустно на кладбище, когда обычно, кроме покойников меня никто не окружает, но почему-то хочется… смеяться, когда хороню близких.
А еще… опять церковь. Снова страх перед сим заведением. Почему только у меня из всех присутствующих в церкви три раза гасла свеча, притом, что сквозняка не было и двери в церкви были закрыты? Не может же она погаснуть только оттого, что у меня тряслись руки? Нет… не так уж и сильно они у меня тряслись. Не до такого уж состояния мне было плохо, чтобы рыдать навзрыд.
Я вообще не плакал. Точнее…
Когда мы подъехали к могиле, а дядю похоронили вместе с бабушкой, рядом с ней, я заплакал от вида бабушкиной фотографии. Я давно ее не навещал, а в этом году ровно 15 лет как ее не стало. Она тоже умерла осенью, как раз на мой день рождения. Никогда не забуду.
Почему у покойников так сильно меняется внешность? Почему высокий мужчина на следующий день после смерти так уменьшается в размерах? Почему черты лица так обостряются, что он перестает совершенно быть похожим на самого себя при жизни? Почему если не занавешивать зеркала в доме, если в доме есть покойник, они трескаются? Почему, когда люди собираются в одном доме на похороны, им нечего сказать друг другу, и они молча смотрят кто куда, боясь пересекаться с кем-то взглядами?
Я не поехал на поминки. На прощальный обед. Не выдержал. Не смог. Сбежал. Как последний трус. Я не могу находиться там, где никто не смотрит друг другу в глаза. Я не могу находиться там, где царит тишина или слышны редкие рыдания уставшей за две бессонные ночи вдовы.
Я вышел из автобуса и понял, что задыхаюсь. Я шел от остановки и рукой пытался оттереть ощущение мертвеца на своих губах, хотелось пить и я почти бежал. А дома…
А дома я с остервенением в пруду отмывал кладбищенскую грязь с ботинок…
Зашел в дом и почувствовал дикую усталость. Не голод, а усталость. Почему-то потянуло спать. Как хорошо спится, когда в доме, кроме тебя больше никого нет.
Я понял, почему ненавижу гвоздики, дубки, хризантемы и астры – они всегда оказывались на могилах родственников. Они долго лежат и пахнут землей. Ненавижу эти цветы.
А еще я ненавижу похороны. Люблю кладбища, но ненавижу похороны. Люблю кладбищенскую тишину, но никак не истерический рев крестной, братьев и отца. Обычно равнодушно отношусь к покойникам, но, целуя лоб родного дядю, хочется орать от сковывающего сердце холода. Мне грустно на кладбище, когда обычно, кроме покойников меня никто не окружает, но почему-то хочется… смеяться, когда хороню близких.
А еще… опять церковь. Снова страх перед сим заведением. Почему только у меня из всех присутствующих в церкви три раза гасла свеча, притом, что сквозняка не было и двери в церкви были закрыты? Не может же она погаснуть только оттого, что у меня тряслись руки? Нет… не так уж и сильно они у меня тряслись. Не до такого уж состояния мне было плохо, чтобы рыдать навзрыд.
Я вообще не плакал. Точнее…
Когда мы подъехали к могиле, а дядю похоронили вместе с бабушкой, рядом с ней, я заплакал от вида бабушкиной фотографии. Я давно ее не навещал, а в этом году ровно 15 лет как ее не стало. Она тоже умерла осенью, как раз на мой день рождения. Никогда не забуду.
Почему у покойников так сильно меняется внешность? Почему высокий мужчина на следующий день после смерти так уменьшается в размерах? Почему черты лица так обостряются, что он перестает совершенно быть похожим на самого себя при жизни? Почему если не занавешивать зеркала в доме, если в доме есть покойник, они трескаются? Почему, когда люди собираются в одном доме на похороны, им нечего сказать друг другу, и они молча смотрят кто куда, боясь пересекаться с кем-то взглядами?
Я не поехал на поминки. На прощальный обед. Не выдержал. Не смог. Сбежал. Как последний трус. Я не могу находиться там, где никто не смотрит друг другу в глаза. Я не могу находиться там, где царит тишина или слышны редкие рыдания уставшей за две бессонные ночи вдовы.
Я вышел из автобуса и понял, что задыхаюсь. Я шел от остановки и рукой пытался оттереть ощущение мертвеца на своих губах, хотелось пить и я почти бежал. А дома…
А дома я с остервенением в пруду отмывал кладбищенскую грязь с ботинок…
Зашел в дом и почувствовал дикую усталость. Не голод, а усталость. Почему-то потянуло спать. Как хорошо спится, когда в доме, кроме тебя больше никого нет.